Тай Тин готовился умереть. День смерти давно определен, час назначен. Как только остался ровно год до праздничной даты, Тай, как и положено по закону, прекратил работать. С этой минуты заботы о нем полностью легли на государство, щедро оплачивавшее капризы уходящих.

Оставшийся ему год Тай провел с большим толком: объехал весь мир, повстречался со старыми друзьями, заливая последние встречи изрядным количеством горячительных напитков. Пожалуй, так весело он не убивал время даже в молодости, - откровенно говоря, очень далекой от благопристойности. Медальон Уходящего, постоянно висящий на шее, мгновенно вызывал терпимость во взглядах окружающих, когда они видели бредущего по улице, в обнимку с каким-нибудь очередным другом, покачивающегося Тая.

И только священники досаждали Таю. Это было странно. Они ведь и сами признавали, что за оставшийся до смерти год Тай Тин, даже при наличии желания, не смог бы искупить все, совершенные за беспутную жизнь, грехи. Желания, впрочем, у него и не было никогда.

- Покайся! грозно говорили священники Таю.

- Зачем? резонно не соглашался тот.

- Твоя душа попадет в Ад. Она будет вечно мучаться там! убеждали его.

- Так пусть хоть сейчас порадуется, - отмахивался от них Тай

Священники следовали за ним по пятам. Весь год, куда бы ни направился Тай Тин, он натыкался на группки людей в серых балахонах, поджидающие его для очередной бесплодной попытки склонить к покаянию.

- Если я покаюсь, моя душа обязательно попадет в Рай? задавал он всегда один и тот же вопрос.

- Нет, не обязательно, - отвечали священники со всем возможным смирением во взглядах, - но ей будет легче в любом случае. Для некоторых и Ад может Раем стать.

- Это не ответ, - убежденно говорил Тай.

- Так это был и не вопрос, - непонятно заявляли священники. Попробуй спросить правильно.

- А какой вопрос будет правильным? интересовался Тин.

- Любой, не предусматривающий торга, поясняли оппоненты. «Если - то обязательно ли?» - это торг. Подумай лучше.

Тай Тин не хотел думать. Сколько можно, в самом деле? Всю жизнь он только и думал, вместо того, чтобы просто жить и наслаждаться. Впрочем, на его долю все-таки досталось немало удовольствий, - усмехался про себя Тай, вспоминаю прожитые годы.

Сегодня, в последний день жизни, возле дома Тая поджидал всего один священник. Очень старый и какой-то слишком уж отрешенный.

- Покайся, грешный, негромко сказал он, едва Тай Тин захлопнул за собою дверь.

- Отстань! буркнул Тай. Надоели вы мне. Дайте хотя бы последний день прожить без вас.

- Понимаю - неожиданно сказал священник. Поверь, я очень хорошо понимаю твое желание. Но понимаешь ли ты сам его?

- Конечно! убежденно сказал Тай. Последний день жизни я бы не хотел омрачать чем бы то ни было.

- Это - обычное дело. Обычное, но скучное. Последний день жизни для большинства уходящих становится самым бездумным.

- По-моему, так и должно быть, - невольно продолжил беседу Тай.

- Да, так и должно быть, - согласился священник. Если воспринимать последний день жизни, как последний.

- А разве это не так? обескуражено спросил Тай.

- Так, - улыбнулся священник.

- Боюсь, я не понимаю тебя, - забеспокоился Тай Тин.

- Что же ты хотел? В последний день понять то, чего не понимал всю жизнь? Попробуй связать вместе понятия «душа», «жизнь», «последний» и «мучения», - сказал священник и пошел прочь, подальше от задумавшегося Тая. Удачи тебе в Аду, - добавил он через плечо.

Тай Тин умирал. Умирал за праздничным столом, накрытым на лужайке за домом так он решил. Провожающие поднимали кубки, убеждая уходящего в том, что будут помнить его всегда. Какое это имеет значение? Непонятно. Но, между тем, приятно.

В назначенную секунду душа Тая покинула тело, задержалась ненадолго, облетая присутствующих, и устремилась куда-то ввысь. «Как же так? подумал Тай Тин, - Разве ожидающий меня Ад вверху?» «Ад и Рай ближе друг к другу, чем ты думаешь, - вспомнил он слова одного из священников, - иногда это одно и то же место».

Душа продолжала взлетать. Все выше и выше, поднимаясь над городом, потом над облаками, потом куда-то дальше над планетой.

Тай Тин почувствовал, что его притягивает что-то, находящееся очень и очень далеко. Сквозь мертвый холод космоса душа его устремилась к далекому, едва светящемуся, но быстро приближающемуся пятнышку.

- Какой замечательный малыш! сказала акушерка молоденькой роженице.

Та с ненавистью посмотрела на шевелящийся и вопящий комочек плоти и перевела взгляд в потолок.

- Я не буду забирать его, стиснув зубы, заявила она. Делайте, что хотите.

- Бедный ты, бедный, - тихо сказала акушерка малышу, унося его долой с глаз матери, - ох, и намучаешься ты, кажется, в своей жизни.

На планете Земля начинал адскую жизнь еще один брошенный ребенок

Нет слов......
Я умер 9 лет назад…

Я умер почти 9 лет назад. Но я пишу вам не для того, чтобы рассказать, как мне тут живётся. Я пишу, чтоб рассказать вам свою историю. Историю моей большой любви. И ещё хочу сказать, что любовь не умирает. Даже на том свете. Даже если её пытаются убить, даже если этого захотите вы. Любовь не умирает. Никогда…

Мы познакомились 31 декабря. Я собирался встречать Новый год со своей женой у своих старых друзей. Моя жизнь до её появления была настолько никчёмной и ненужной, что очень часто я спрашивал себя: «Для чего я живу?». Работа? Да, мне нравилось то, чем я занимался. Семья? Я очень хотел иметь детей, но у меня их не было. Теперь я понимаю, что смысл моей жизни был - в ожидании этой встречи. Я не хочу описывать её. Вернее, я просто не смогу описать её, чтоб вы действительно поняли, какая она. Потому, что каждая буква, каждая строчка моего письма пропитана любовью к ней и за каждую ресничку, упавшую с её печальных глаз, за каждую слезинку я готов был отдать всё. Итак, это было 31 декабря. Я сразу понял, что пропал. Если бы она пришла одна, я бы не постеснялся своей третьей супруги подошёл бы к ней в первую минуту нашей встречи. Но она была не одна. Рядом с ней был мой лучший друг. Знакомы они были всего пару недель, но из его уст я слышал о ней очень много интересного. И вот, теперь, я увидел её. Когда пробили куранты, и были произнесены тосты, я подошёл к окну. От моего дыхания окно запотело, и я написал: «ЛЮБЛЮ». Отошёл подальше, и надпись на глазах исчезла. Потом опять было застолье, тосты. К окну я вернулся через час. Я подышал на него и увидел надпись: «ТВОЯ». У меня подкосились ноги, на несколько секунд остановилось дыхание…Любовь приходит только раз. И это человек понимает сразу. Всё, что было в моей жизни до этого дня - была мишура, сон бред. Очень много слов есть этому явлению. Но жизнь моя началась именно в тот новогодний вечер, потому что я понял, я увидел в её глазах, что этот день - тоже первый в её жизни. Второго января, мы переехали в гостиницу, и планировали купить свой маленький уголок. У нас вошло в привычку писать друг другу на окнах записки. Я писал ей: «Ты - мой сон». Она отвечала: «Только не просыпайся!».

Самые сокровенные желания мы оставляли на окнах в гостинице, в машине, у друзей дома. Мы были вместе ровно два месяца. Потом меня не стало. Сейчас я прихожу к ней только когда она спит. Я сажусь к ней на кровать, я вдыхаю её запах. Я не могу плакать. Я не умею. Но я чувствую боль. Не физическую, а душевную. Все эти восемь лет она встречает Новый год одна. Она садится у окна, наливает в бокал шампанского и плачет. Ещё я знаю, что она продолжает писать мне записки на окнах. Каждый день. Но я не могу их прочитать, потому что от моего дыхания окно не запотеет. Прошлый Новый год был необычным. Не хочу рассказывать вам секреты потусторонней жизни, но я заслужил одно желание. Я мечтал прочитать её последнюю надпись на стекле. И когда она заснула, я долго сидел у её кровати, я гладил её волосы, я целовал её руки.… А потом подошёл к окну. Я знал, что у меня получится, я знал, что смогу увидеть её послание - и я увидел. Она оставила для меня одно слово «ОТПУСТИ».

Этот Новый год будет последний, который она проведёт в одиночестве. Я получил разрешение на своё последнее желание, в обмен на то, что я больше никогда не смогу к ней прийти и больше никогда не увижу её. В этот новогодний вечер, когда часы пробьют полночь, когда вокруг все будут веселиться и поздравлять друг друга, когда вся Вселенная замрёт в ожидании первого дыхания, первой секунды Нового года, она нальёт себе в бокал шампанского, пойдёт к окну и увидит надпись «ОТПУСКАЮ».

до слёз пробрали предпоследние 2 рассказа.....
Последний тоже хороший....жаль, далеко не все это понимают

Нет слов...
Я недолго побыла единственным ребёнком в семье. Всего-то четыре года. Я даже понять этого не успела. Однажды у мамы вдруг появился живот. Он рос и шевелился. Был большой и круглый. Мама предлагала мне его потрогать, а я боялась. Мама ещё сердилась почему-то…

А потом наступила осень. Бабушка нарядила меня в бордовый костюмчик со слонёнком на нагрудном кармашке, и повезла куда-то на автобусе. Потом мы с ней долго куда-то шли-шли-шли, пока не дошли до большого дома. Я подумала, что мы к кому-то в гости едем. Бабушка часто брала меня с собой в гости… Но в дом мы так и не зашли. Бабушка встала под окнами, неуверенно посмотрела на окна, и крикнула:

- Таня!

Я тоже хотела крикнуть, но почему-то застеснялась. Может быть, потому что на мне был мальчишечий костюм? Он мне не нравился. Из-за моей короткой стрижки и этого костюма меня постоянно принимали за мальчика. А я очень хотела, чтобы у меня были длинные косы. До пола. Как у Снегурочки. Но меня почему-то всегда коротко стригли, и не спрашивали чего я хочу. А я хотела ещё юбочку из марли, с пришитыми к ней блестящими бусинками, как у Насти Архиповой из нашей группы, и белые ботиночки от коньков… Я всю зиму просила папу снять с коньков лезвия, и отдать мне ботиночки. Лезвия их только портят ведь.

Белые ботиночки, с большим квадратным каблуком…

Я была бы самая красивая. А в этом дурацком костюме мне было неуютно и стыдно.

Бабушка ещё раз позвала Таню, и вдруг схватила меня за плечи, и начала подталкивать вперёд, приговаривая:

- Ты головёнку-то подними. Мамку видишь? Во-о-он она, в окошко смотрит!

Голову я подняла, но маму не увидела. А бабушка уже снова кричала:

- Танюша, молочко-то есть?

- Нет, мам, не пришло пока… - Отвечал откуда-то мамин голос. Я силилась понять откуда он идёт – и не понимала. Стало очень обидно.

- Где мама? – Я подёргала бабушку за руку.

- Высоко она, Лидуша. – Бабушка чмокнула меня в макушку. – Не тяни шейку, не увидишь. А на руки мне тебя взять тяжело.

- Зачем мы тут? - Я насупилась.

- Сестричку твою приехали проведать. – Бабушка улыбнулась, но как-то грустно, одними губами только.

- Это магазин? – Я внимательно ещё раз посмотрела на дом. Мне говорили, что сестричку мне купят в магазине. Странные люди: даже меня не позвали, чтобы я тоже выбрала…

- Можно и так сказать. – Бабушка крепко взяла меня за руку, снова подняла голову, и крикнула: - Танюш, я там тебе передачку уже отдала, молочка пей побольше. Поцелуй от нас Машеньку!

Так я поняла, что мою новую сестру зовут Маша. Это мне не понравилось. У меня уже была одна кукла Маша. А я хотела Джульетту…

Так в нашем доме появился маленький. Маша была беспокойной и всё время плакала. Играть мне с ней не разрешали.

А однажды мама собрала все мои вещи и игрушки в большую сумку, взяла меня за руку, и отвела к бабушке. Я любила гостить у бабушки. Там всегда было тихо, можно было сколько угодно смотреть цветной телевизор, а дедушка разрешал мне пускать в ванной мыльные пузыри.

Я возилась в комнате со своими игрушками, рассаживая кукол по углам, и слышала, как на кухне бабушка разговаривает с мамой.

- Не любишь ты её, Таня. – Вдруг тихо сказала бабушка. Она очень тихо сказала, а я почему-то, вот, услышала. Куклу Колю забыла посадить на диван, и подошла к двери.

- Мам, не говори глупостей! – Это уже моя мама бабушке отвечает. – Мне просто тяжело сразу с двумя. Машеньке только месяц, я устала как собака. А тут ещё Лидка под ногами путается… И ты сама обещала мне помогать!

- А зачем второго рожала? – Ещё тише спросила бабушка.

- Славик мальчика хотел! – Как-то отчаянно выкрикнула мама, и вдруг всхлипнула: - Ну, пускай она у тебя месячишко поживёт, а? Я хоть передохну. Её шмотки и игрушки я привезла. Вот деньги на неё.

Что-то зашуршало и звякнуло.

- Убери. – Снова очень тихо сказала бабушка. – Мы не бедствуем. Деду пенсию платят хорошую. Заказы дают. Прокормим, не бойся.

- Конфет ей не давайте. – Снова сказала мама, а я зажмурилась. Почему мне не давать конфет? Я же хорошо себя веду. Хорошим детям конфеты можно.

- Уходи, Таня. Кормление пропустишь. – Опять бабушка говорит. – Ты хоть позванивай иногда. Ребёнок скучать будет.

- Позвоню. - Мама сказала это, уже выходя с кухни, а я тихонько отбежала от двери, чтобы никто не понял, что я подслушиваю.

Мама зашла в комнату, поцеловала меня в щёку, и сказала:

- Не скучай, мы с папой в субботу к тебе придём.

Я кивнула, но почему-то не поверила…

Когда мама ушла, ко мне подошла бабушка, села на диван, и похлопала по нему, рядом с собой:

- Иди ко мне…

Я села рядом с бабушкой, и тихо спросила:

- А мне ведь можно конфеты?

Бабушка почему-то сморщилась вся, губами так пожевала, отвернулась, рукой по лицу провела быстро, и ответила:

- После обеда только. Ты что, всё слышала?

Я повернулась к бабушке спиной, и соседоточенно принялась надевать на куклу Колю клетчатые шортики. Бабушка вздохнула:

- Пойдём пирожков напечём. С капустой. Будешь мне помогать тесто месить?

Я тут же отложила Колю, и кинулась на кухню. Дома мама никогда не пекла пирожков. А мне нравилось трогать руками большой тёплый белый шар теста, и слушать как бабушка говорит: «Не нажимай на него так сильно. Тесто – оно же живое, оно дышит. Ему больно. Ты погладь его, помни чуть-чуть, поговори с ним. Тесто не любит спешки»

Весь вечер мы пекли с бабушкой пирожки, а дедушка сидел в комнате, и сочинял стихи. Он всегда сочиняет стихи про войну. У него целая тетрадка этих стихов. Про войну и про Псков. Псков – это дедушкин родной город, он мне рассказывал. Там есть река Великая, и дедушкина школа. Он иногда ездит туда, встречается с друзьями. Они все уже старенькие, друзья эти. И тоже приезжают в Псков. Наверное, там им дедушка читает свои стихи.

Когда уже стемнело, бабушка накрыла в комнате журнальный столик, принесла туда пирожки и розеточки с вареньем, а я, вымытая бабушкиными руками, чистая и разомлевшая, залезла с ногами в кресло, и смотрела «Спокойной ночи, малыши». О том, что я обиделась на маму я уже забыла. И сейчас вдруг начала скучать…

Я тихо пробралась на кухню, и села у окна. Видно было фонарь и деревья. И дорожку ещё. По которой должна была в субботу придти мама. Я слышала как бабушка меня зовёт и ищет, и почему-то молчала, и тёрлась носом о стекло.

Обнаружил меня дедушка. Он вошёл на кухню, скрипя протезом, включил свет, и вытащил меня из-под подоконника. Посадил на стул, и сказал:

- Мама придёт в субботу. Обязательно придёт. Ты мне веришь?

Я кивнула, но в носу всё равно щипало.

- Завтра будем пускать пузыри. – Дедушка погладил меня по голове, и поцеловал в макушку. – А ещё я расскажу тебе о том, как наш полк разбомбили под самым Берлином. Хочешь?

- Хочу…

- Тогда пойдём в кроватку. Ты ляжешь под одеялко, а я с тобой рядом посижу. Пойдём, пойдём…

И я пошла. И, засыпая на чистой-чистой простыне, пахнущей почему-то сиренью, я думала о маме и конфетах.

А мама в субботу так и не приехала…

***

Зазвонил телефон. Я посмотрела на определитель, и подняла трубку:

- Да, мам?

- Ты сегодня во сколько дома будешь?

Я посмотрела на часы, пожала плечами, словно это могли видеть на том конце трубки, и ответила:

- Не знаю. До шести я буду в офисе. Потом у меня подработка будет. Это часов до десяти. В одиннадцать заскочу домой, переоденусь, и в кафе. У меня сегодня ночная смена.

- Постарайся зайти в семь. Тут тебя дома сюрприз ждёт. Неприятный.

Мама всегда умела тактично разговаривать с людьми.

- Какой? Скажи лучше сразу.

- С ребёнком всё в порядке, он в садике. Володя приходил…

Я крепко закусила губу. Вовка ушёл от меня четыре месяца назад. Ушёл, не оставив даже записки. Где он жил – я не знала. Пыталась его искать, но он хорошо обрубил все концы… А я просто спросить хотела – почему?

- Что он сказал? Он вернулся? – Руки задрожали.

- Он исковое заявление принёс, и повестку в суд… На развод он подал.

- Почему?! – Другие вопросы в голову не лезли.

- По кочану. – Огрызнулась мама. – Твой муж, у него и спрашивай. От хороших баб мужья не уходят, я тебе уже говорила! А ты всё с подружками своими у подъезда торчала! Муж дома сидит, а она с девками трепется!

- Я с ребёнком гуляла… - Глаза защипало, но матери этого показать нельзя. – Я ж с коляской во дворе…

- Вот и сиди себе дальше с коляской! А мужику нужна баба, для которой муж важнее коляски! За что боролась – на то и напоролась.

- Да пошла ты! – Я не выдержала, и бросила трубку.

Значит, развод. Значит, всё. Значит, баба у Вовки теперь новая… За что, Господи, ну за что, а?

Снова зазвонил телефон. Я, не глядя на определитель, нажала на кнопку «Ответ», и рявкнула:

- Что тебе ещё надо?!

- Лидуш… - В трубке бабушкин голос. – Ты ко мне зайди после работки, ладно? Я уже всё знаю…

- Бабушка-а-а-а… - Я заревела в голос, не стесняясь, - Бабушка-а-а, за что он так?

- Не плачь, не надо… Всё в жизни бывает. Все проходит. У тебя ребёночек растёт. Ну, сама подумай: разве ж всё так плохо? Кому повезло больше: тебе или Володе? У Володи новая женщина, к ней привыкнуть нужно, пообтереться… А у тебя твоя кровиночка осталась. Каким его воспитаешь – таким и будет. И весь целиком только твой. Ты приходи ко мне вечерком. Приходи обязательно.

На подработку я в тот день так и не пошла. Провалялась у бабушки пластом. Иногда выла, иногда затихала. Бабушка не суетилась. Она деловито капала в рюмочку корвалол, одними губами считая капли, и сидела у моего изголовья, приговаривая:

- Попей, попей. Потом поспи. Утро вечера мудренее. Не ты первая, не ты последняя. Мать твоя дважды замужем была, тётка твоя тоже… А Володя… Что Володя? Знаешь, как люди говорят? «Первым куском не наелся – второй поперёк горла встанет». А даст Бог, всё у Вовы хорошо выйдет…

- Бабушка?! – Я рывком села на кровати, краем глаза увидев в зеркале своё опухшее красное лицо: - Ты ему, козлятине этой вонючей, ещё счастья желаешь?! Вот спасибо!

- Ляг, ляг.. – Бабушка положила руку на моё плечо. – Ляг, и послушай: не желай Володе зла, не надо. Видно, не судьба вам просто вместе жить. Бывает, Господь половинки путает… Сложится всё у Володи – хороший знак. И ты скоро найдёшь. Не злись только, нехорошо это.

Я с воем рухнула на подушку, и снова заревела…

***

Нервы на пределе. Плакать уже нет сил. Дышать больно. Воздух, пропитанный запахами лекарств, разъедает лёгкие, и от него першит в горле…

- Лида, судно принеси!

Слышу голос мамы, доносящийся из бабушкиной комнаты, бегу в туалет за судном, и несусь с ним к бабушке.

- Не надо, Лидуша… - Бабушка лежит лицом к стене. Через ситцевую ночнушку просвечивает позвоночник. Закусываю губу, и сильно зажимаю пальцами нос. Чтобы не всхлипнуть. – Не нужно судна. Прости меня…

- За что, бабуль? – Стараюсь говорить бодро, а сама радуюсь, что она моего лица не видит…

- За то, что работы тебе прибавила. Лежу тут бревном, а ты, бедная, маешься…

- Бабушка… - Я села возле кровати на корточки, и уткнулась носом в бабушкину спину. – Разве ж мне тяжело? Ты со мной сколько возилась, сколько пелёнок за мной перестирала? Теперь моя очередь.

- Так мне в радость было… - Тяжело ответила бабушка, и попросила: - Переверни меня, пожалуйста.

Кидаю на пол судно, оно падает с грохотом… С большой осторожностью начинаю перекладывать бабушку на другой бок. Ей больно. Мне тоже. Я уже реву, не сдерживаясь.

В комнату входит моя мама. От неё пахнет табаком и валерьянкой.

- Давай, помогу. А ты иди, покури, если хочешь.

Благодарно киваю маме, хватаю сигареты, и выбегаю на лестницу. У мусоропровода с пластмассовым ведром стоит Марья Николаевна, бабулина соседка и подружка.

- Ну, как она? – Марья Николаевна, ставит ведро на пол, и тяжело опирается на перила.

- Умирает… - Сигарета в пальцах ломается, достаю вторую. – Не могу я больше, Господи… Не могу! Уж лучше б я за неё так мучилась! За что ей это, Марья Николаевна?

- Ты, Лидок, как увидишь, что рядом уже всё – подолби в потолок шваброй. Говорят, так душа легче отходит, без мук…

Первая мысль – возмутиться. И за ней – тут же вторая:

- Спасибо… Подолблю. Не могу больше смотреть, не могу!

Слёзы капают на сигарету, и она шипит, а потом гаснет. Бросаю окурок в баночку из-под сайры, и снова иду к бабушке.

Бабушка лежит на кровати ко мне лицом, и молчит. Только смотрит так… Как лицо с иконы.

Падаю на колени, и прижимаюсь щекой к высохшей бабушкиной руке:

- Бабушка, не надо… Не надо, пожалуйста! Не делай этого! – Слёзы катятся градом, нос заложило.

- Тебе, Лидуша, квартира отойдёт. Дедушка так давно хотел. Не станет меня – сделай тут ремонтик, хорошо? Туалет мне уж больно хотелось отремонтировать, плиточку положить, светильничек красивый повесить…

- Не на-а-адо…

- Под кроватью коробочку найдёшь, в ней бинтик эластичный. Как умру – ты мне челюсть-то подвяжи. А то так и похоронят, с открытым ртом.

- Переста-а-ань!

- А в шкафу медальончик лежит. Мне на памятник. Я давно уж заказала. Уж проследи, чтобы его на памятник прикрепили…

- Ы-ы-ы-ы-ы-а-а-а-а-а…

- Иди домой, Лидок. Мама тут останется. А ты иди, отдохни. И так зелёная вся…

По стенке ползу к двери. В кармане звонит телефон. Беру трубку и молчу.

- Чо молчишь? – Вовкин голос. – Алло, говорю!

- Чего тебе? – Всхлипываю.

- Завтра двадцать восьмое, не забудь. Бутырский суд, два часа дня. Не опаздывай.

- Вовкаа-а-а-а… Бабушка умирает… Пожалуйста, перенеси дату развода, а? Я щас просто не могу…

- А я потом не могу. Не еби мне мозг, ладно? Это ж как ключи от машины, которую ты продал. Вроде, и есть они, а машины-то уже нет. Всё. Так что не цепляйся за этот штамп, пользы тебе от него?

- Не сейчас, Вов… Не могу.

- Можешь. Завтра в два дня.

Убираю трубку в карман, и сползаю вниз по стенке…

… «Не плачь, так получилось, что судьба нам не дала с тобой быть вместе, где раньше я была?» - Пела магнитола в машине таксиста, а я глотала слёзы.

Всё. Вот и избавились от ненужных ключей. Теперь у Вовки всё будет хорошо. А у меня – вряд ли…

«Только ты, хоть ты и был плохой… Мои мечты – в них до сих пор ты мой…»

- А можно попросить сменить кассету? Ваша Буланова сейчас не в тему. Я десять минут назад развелась с мужем.

Таксист понимающе кивнул, и включил радио.

«Милый друг, ушедший в вечное плаванье, свежий холмик меж других бугорков… Помолись обо мне в райской гавани, чтобы не было больше других маяков…»

- Остановите машину. Пожалуйста.

Я расплатилась с таксистом, и побрела по улице пешком. Полезла за сигаретами – оказалось, их нет. То ли потеряла, то ли забыла как пачку пустую выкинула. Захожу в магазинчик у дороги.

- Пачку «Явы золотой» и зажигалку.

Взгляд пробегает по витрине, и я спрашиваю:

- А конфеты вон те у вас вкусные?

- Какие?

- А во-о-он те.

- У нас всё вкусное, берите.

- Дайте мне полкило.

Выхожу на улицу, и тут же разворачиваю фантик. Жадно ем шоколад. С каким-то остервенением. И снова иду вперёд.

Вот и бабушкин дом. Поднимаюсь на лифте на четвёртый этаж, звоню в дверь.

Открывает мама. Не давая ей ничего сказать – протягиваю через порог ладонь, на которой лежит конфета:

- Я хочу, чтобы бабушка её съела. Пусть она её съест. Знаешь, я вспомнила, как ты мне в детстве запрещала есть конфеты, а бабушка мне всё равно их давала… Я тоже хочу дать бабушке конфету.

Мама молчит, и смотрит на меня. Глаза у неё красные, опухшие.

- Что?! – Я ору, сама того не замечая, и конфета дрожит на ладони. – Что ты на меня так смотришь?! Я принесла бабушке конфету!

- Она умерла… - Мама сказала это бесцветным голосом, и села на пороге двери. Прямо на пол. – Десять минут назад. Сейчас машина приедет…

Наступаю на мать ногой, и влетаю в комнату. Бабушку уже накрыли простынёй. Откидываю её, и начинаю засовывать в мёртвую бабушкину руку конфету.

- Возьми, возьми, ну пожалуйства! Я же никогда не приносила тебе конфет! Я не могла опоздать! Я… Я с Вовкой в суде была, ба! Я оттуда на такси ехала! Я только в магазин зашла… Ну, возьми, ручкой возьми, бабушка!!!

Шоколад тонким червяком вылез из-под обёртки, и испачкал чистую-чистую простыню, которая почему-то пахла сиренью…

***

Я не люблю конфеты.

Шоколад люблю, торты люблю, пирожные тоже, особенно корзиночки.

А конфеты не ем никогда.

Мне дарят их коробками, я принимаю подарки, улыбаясь, и горячо благодаря, а потом убираю коробку в шкаф. Чтобы поставить её гостям, к чаю…

И никто из них никогда не спросил меня, почему я не ем конфеты.

Никто.

И никогда.

************************************************
Терять самых дорогих больнее всего.

Бабушка умерла почти на глазах от паралича, давно в 1985, но помню как сейчас. Молчит, смотрит и плачет, а мне 16.

И в доброй памяти она навечно.

Дождь не может идти вечно, верь в хорошее и ты обретёшь счастье. (c) Inko

Отредактировано VORtexxx (2008-09-18 16:31:04)

И фиг я им скажу...
- И что это такое?- я кинул на стол пачку распечатанных рассказов.

Дочка спокойно посмотрела на листки, и молча продолжила смотреть телевизор.

- Лиза, что это такое? – переспросил я.

- Папа, это креотивы.

- Что это?- как бы не понял я

Дочка вздохнула, выключила телевизор и спокойно сказала:

- Это короткие рассказы, распечатанные на бумаге формата А 4.

- Умничаешь, да?

- И даже не думала, я просто ответила на твой вопрос.

- Лиза, я и сам вижу что это рассказы, я спросил об их содержании, там одни маты, ругательства и так далее.

- Папа, ну это же не я их писала, я их просто читала, понимаешь, а маты…хм, как говориться, из песни не выкинешь слов.

- Да я и не говорю, что ты. Лиза ну как такое можно читать?

- А ты возьми и прочти их, вот потом и поговорим,- дочка налила себе чай.

Я начал выходить из себя.

- Да что тут читать, хотя я так, пробежался глазами. И ни чего, слышишь, ни чего интересного не увидел.

- А что ты в этом понимаешь?- дочка смотрела мне в глаза

- Да действительно, я же ни чего в своей жизни не читал, от куда мне понять.

- Ты не понимаешь, ты просто стар для этого, пойми тебе этого не понять!

- Это я стар!? Да я сальто назад с места делаю, на шпагат могу сесть,- моему возмущению не было предела.

- Может сальто ты сделать сможешь, хотя сильно сомневаюсь, может ты и сядешь на шпагат, но потом мы тебя будем всей семье поднимать и очень долго лечить. У тебя уже голова немного поседела..

- Лиза, у меня совсем немного поседела, это в народе называется норка, и это еще не значит что я стар,- ответил я

- Папа, эти рассказы, это своего рода молодежное течение, понимаешь, это не для тебя.

- Лиза, да это бред, а не рассказы.

- Да от куда тебе это понять, это мой любимый автор, я его всего прочитала, и у него не только рассказы с матами ,у него есть очень сильные вещи.

- Ага, Беляев нашей современности, - ответил я.

В комнату зашла жена, бросила взгляд на листки и спокойно сказала:

- А читала, прикольный автор, прочти, советую старый пень.

- Блин и ты туда же, старым пнем меня назвала, да еще и советуешь прочесть эту ерунду,- возмущенно ответил я.

- Да ты прочти, а потом будешь ерепениться, - спокойно сказал жена.

- Вы сговорились да? - спросил я, - да ну вас, пойду работать.

- Ага, работник, пойдет по Интернету шариться, - с улыбкой сказала жена.

- Да ну вас, - сказал я и пошел к себе.

Экран компьютера мерцал ровным светом.

Введите логин:

Redd

Пароль:

*****

Два года моя дочка и жена читают все мои рассказы, а я тупа не палюсь, слава богу у них нет ссылки на ЖЖ, а то спалюсь моментально ыыыыы

(redd_1971)